Мой милый жандарм - Страница 45

Из нерадостных раздумий меня вывел голос председательствующего:

– У господ присяжных имеются вопросы к обвинению?

Присяжные заседатели дружно покачали головами – вопросов не имеется.

– Подсудимая, встаньте, – строго произнес председательствующий. – Что можете сказать в свое оправдание?

Бедная женщина глубоко вздохнула, робко перекрестилась, открыла рот и, обреченно взмахнув рукой, беззвучно расплакалась.

Коллегия переглянулась, но сочувствия в их глазах я не заметила. В груди стало жарко от подступившего гнева – четыре года тюрьмы за копеечную лампу… У вас есть хоть капелька сострадания, господа хорошие? Вы посмотрите на несчастную воришку – кожа да кости, без слез не взглянешь. Спросили бы, когда она последний раз горячий суп пробовала.

– Господин защитник, ваше слово, – безразличным тоном продолжил процесс председательствующий.

Присяжный поверенный – невысокий, круглолицый, невзрачный – встал и, нервно промокнув платком лоб, еле слышным голосом прошептал:

– Ввиду чистосердечного сознания подсудимой я прошу отнестись к ней со снисхождением.

– У вас все? – скучным голосом проскрежетал правый член коллегии.

Защитник понуро кивнул.

– Господа присяжные имеют вопросы к подсудимой?

Скамья присяжных заседателей безмолвствовала.

– Могли бы для приличия хотя бы один вопрос задать, – в сердцах бросила я.

– О чем, позвольте полюбопытствовать? – прошептал Йоханн.

– Сколько, к примеру, у нее детей. Или… – смутная догадка зашевелилась сонным мотыльком. – Или откуда была похищена эта злосчастная лампада!

Может быть, в профессиональной подготовке я вам и проигрываю, господа имперские юристы, но учебники ваши я штудировала едва ли ни наизусть.

– Но ведь факт установлен и защитой не отрицается – хищение произошло в часовне, – недоуменно поведал Йоханн.

На нас зашикали с задних рядов, председательствующий грозно посмотрел не меня. Ответив упрямым взглядом, я злым и громким шепотом пояснила:

– Часовня большая. В каком конкретно помещении хранилась лампада?

Йохан вопросительно изогнул бровь:

– Но какое это имеет отношение к делу?

– Самое что ни на есть прямое! – не сдерживаясь, еще громче прошипела я. – Если лампада не употреблялась при богослужении, то существенный признак святотатства обвинением не доказан. Может ее только в день кражи купили для часовни?

Председательствующий, нахмурившись, раздраженно постучал карандашом по столу.

– Еще одна реплика и я буду вынужден просить, молодые люди, освободить нас от вашего присутствия.

Член коллегии со скрипучим голосом придержал его за руку и, бросив на меня заинтересованный взгляд, повернулся к товарищу прокурора.

– Кстати, господин обвинитель, соблаговолите пояснить суду, откуда конкретно похищена лампада?

– Из дощатого пристроя к часовне, – с показным безразличием пожал плечами товарищ прокурора. – В нем хранятся различный инвентарь для хозяйственных нужд и товары для лавки.

– Иными словами, хищение совершено не из самой часовни? – вкрадчиво проскрипел член коллегии. – Доказательства употребления лампады при богослужении у обвинения имеются?

После долгой паузы товарищ прокурора нехотя признал:

– Такими фактами обвинение не располагает.

– Тогда почему вы дали заключение о применении статьи двести двадцать шестой Уложения о наказаниях, если признак святотатства следствием не установлен?

Прокурор промолчал.

Публика оживленно загудела.

– Анна Васильевна, а ведь вы только что спасли несчастную от тюрьмы, – Йоханн церемонно приложился к моей руке. – Позвольте выказать мое искреннее восхищение!

Мне отчего-то стало неловко.

– Моей заслуги в том нет, суд сам во всем разобрался. Да и не кончено еще ничего, и кража не перестала быть преступлением.

– Ерунда! – небрежно отмахнулся Йоханн. – Если факт освящения церковного имущества не доказан, это уже иная квалификация и, если мне не изменяет память, предусматривает наказание на срок не более шести месяцев без ограничения в правах. Примут во внимание добровольное сознание в содеянном, зачтут срок содержания под стражей в счет наказания и освободят несчастную женщину из зала суда.

Судебная коллегия, низко склонившись головами, совещалась на месте. Наконец, председательствующий, выпрямившись во весь рост, огласил:

– Господа присяжные, вам предстоит ответить на следующий вопрос: виновна ли крестьянка Марфа Дмитриева в том, что тайно похитила из незапертой часовни медную лампаду, освященную употреблением при богослужении.

Присяжные, прогрохотав отодвигаемыми стульями, удалились.

Публика осталась на местах, возбужденно перешептываясь.

К нам подскочил вертлявый папарацци, нацелив на меня громоздкую, похожую на небольшую пушку штуковину.

Фотоаппарат, догадалась я.

– Прошу простить мою бесцеремонность, но ваша личность мне несомненно знакома… – пафосно начал он.

– Мне тоже, – перебила я.

– Простите?

Я терпеливо пояснила:

– Моя личность мне тоже знакома.

Папарацци неуверенно хохотнул.

– Шутить изволите?

– Отнюдь-с, я серьезна как египетская мумия.

Йоханн сдавленно всхлипнул.

Недовольно покосившись на него, я сварливым тоном осведомилась:

– Вы что-то хотели от бедной девушки?

Фотограф шаркнул ножкой.

– Позвольте запечатлеть вас для репортажа.

– Не позволю! – безжалостно отрезала я.

– Но почему? – искренне удивился он.

Поманив его пальчиком, я заговорщицким шепотом произнесла: